Анастасия Богодист, главный редактор Glove, побеседовала с художником Сергеем Кужавским Onkirosu в его мастерской.
Живые глубокие картины проникли в самое моё сердце, впечатлили своей яркостью и магической энергией, будто зовущей стать непосредственной героиней сюжета. Фантазии в созерцании этих работ точно есть, где развернуться.
— Глубина и масштаб — это качества, которые, на мой взгляд, наиболее явно описывают вашу личность.
— Возможно, это твоё восприятие.
— Вы всегда чувствовали интерес к живописи? Как сложилось, что вы выбрали творческий путь?
— Я его не выбирал, он меня сам, наверное, выбрал. Я вообще на эту тему не думал, но с детства было понятно, что путь будет творческий. Я рисовал с детства, в восьмом классе понял, что буду дизайнером и потом много лет занимался дизайном. И только когда достиг успеха, будучи дизайнером, стал интересоваться живописью. То есть у меня активный интерес возник с 2010 года.
— То есть изначально ваше образование было в направлении дизайна?
— Изначально это был книжный дизайн в Полиграфическом институте в Москве. Я его закончил, это было в начале 90-х годов, и потом у меня была очень активная карьера графического дизайнера, очень яркая.
— Ваши работы проникнуты глубокой философией, а ваш псевдоним Onkirosu содержит в себе несколько японских иероглифов с определенным значением, а именно – «звук», «дух», «путь» и «долголетие». Это некая мантра для вас или вы имеете намерение донести эти смыслы до вашей аудитории?
— Ну, в каком-то смысле вышло так, что, когда я имя получил, то стал воспринимать это как некую задачу. Когда эти слова появляются на рисунке, то выглядят как пожелание, поэтому, хотел я того или нет, если я подписываюсь, значит, это таким образом произносится и таким образом выглядит. Я тут ничего не решал, так произошло невольно, и я стал себя с этими понятиями соизмерять.
— А как вы получили это имя?
— Через посвящение с мастером. Японистка из Музея Востока, Анна Пушакова, перевела моё имя, фамилию моего деда на японский язык. Ну, я это рассказывал, это всё описано в анналах (смеётся. — Прим. Ред.). Так что это непроизвольно выбранное имя, но не данное кем-то. То есть некое посвящение было, но для этого нужно было знать японский язык, как звучат иероглифы… Условно говоря, я не знаю, есть ли официальное посвящение в японское имя, но непроизвольно сам жанр как бы предполагает, что это такая старая японская традиция для гайдзинов: давать имя и посвящать их в японцев. Думаю, что такого нет, на самом деле. (смеется. — Прим. Ред.). Но, находясь здесь, мы можем всё, что угодно, думать. А вдруг есть? Про Японию никогда же не знаешь наверняка, вдруг такое действительно есть. В какой-то префектуре может, такая традиция существует, это на них было бы очень похоже.
— То есть вы изучали историю искусств Японии и поняли…?
— Нет. Ну, что-то я знаю, но я совсем не японист. Я использую в работе какие-то идеологические моменты, японские, но это касается отношения к творчеству, и по большому счёту, я себя считаю японцем и не сильно интересуюсь другими японцами. То есть я принял некую глубокую идеологию, как японцы в своё время приняли из Китая, из Кореи культуру, например… ну, вообще много принципов и смыслов, потом закрылись и сформировали собственную культуру, вот так же и я.
Из японской культуры я взял отношение, а потом от неё закрылся и сейчас формируюсь самостоятельно, по их же принципу. Так что я себя считаю в этом смысле японцем, они бы так же поступили. У меня, правда, нет 300 лет, скорее всего, но принцип соблюдается. То есть в этом моя «японскость» проявляется, я знаю четыре иероглифа, а дальше пользуясь интуицией.
— А если говорить о жизни и о развитии души, вы верите вообще в такие вещи, что душа существует?
— Я не то, что верю, я не подвергаю это сомнению. (смеется. — Прим. ред.). Поэтому, да, существует, и то, что есть у японцев, это вера в то, что душа есть у животных, у растений, у камней, у мест, ну, вот все эти духи природы, и мне это очень близко. И это проявляется в творчестве напрямую. Воду я тоже считаю, жидкость считаю существом, и это напрямую влияет на творческий процесс.
— Потому что вода хранит информацию, или потому что обладает душой?
— Для меня это общение с живой сущностью. Это тоже вполне по-японски. Но мне не нужны японские ритуалы, у меня свои ритуалы общения с холстом, если я занимаюсь живописью. Это мои практические знания, которые я открываю уже в ходе занятий искусством. Для каждой картины я могу создавать свою традицию, как её писать.
— Вы работали в Издательском доме «Коммерсант» иллюстратором и графическим дизайнером ещё в 1993 году.
— Это их каких хроник?
— Из поисковых систем интернета.
— Вообще, в интернет нет ничего из моей нынешней жизни, там всё про то, чего уже не существует. «Коммерсант» есть, но уже я там давно не работаю, очень давно — с 1995 года.
— А навыки для той работы вы получили в институте, ваше обучение соответствовало вашей первой реализации?
— В институте я получил багаж знаний, который был не совсем практически применим, потому что то, чему нас учили технологически закончилось, а в 90-е годы началась совсем другая жизнь, поэтому навыки я получил уже, скорее, на практике. Но культурный бэкграунд, связанный с графической и визуальной культурой, конечно, был получен. Дизайном тогда чуть-чуть занимались, но фактически и слова-то такое было еще не на слуху особо. То есть оно уже существовало, но не сильно применялось.
— И вы фактически эту традицию тоже заложили и подкрепили, можно сказать? Потому что в 1996м году вы открыли одну из первых студий графического дизайна Open! Design&Concepts.
— Традицию дизайна? Я думаю, да. В историю российского графического дизайна я наверняка вошел, если таковая история существует.
— А как вообще родилась такая идея — самостоятельно развиваться в те далекие времена?
— Ну, такой идеи не было тогда. Были обстоятельства.
— Вы использовали чей-то опыт? Его же не было фактически.
— А где можно было взять чей-то опыт? Просто мне хотелось заниматься товарными знаками, и тогда это было востребовано, поэтому все само как-то пошло. Я ничего специального для этого не предпринимал.
— То есть у вас была идея, направление, какие-то цель, и…?
— Нет, у меня никакой цели не было. У меня просто были, действительно, навыки и желание заниматься вот этим новым делом. Я не сомневался, что это мое. А обстоятельства складывались просто великолепно, в связи с этим.
— У вас огромное количество графических работ…
— Ну, терпимое. Все помещается, да. Но я всё время произвожу новое.
— Почему именно графика так близка вашему сердцу, занимает такое большое пространство в вашем творчестве?
— Потому что я японец. Почему же ещё? Ну, потому что графика тушью — традиционная японская техника. Вот когда я был студентом, еще можно было что-то говорить о том, что она существует, но потом она… это техника, которая очень мало востребована здесь. Поэтому, можно исключительно из патриотических японских побуждений заниматься тушью. Ну, и студентов я обучаю тоже этому активно.
— Что вы с помощью графических работ хотите донести до зрителя, до человека?
— Меня не слишком волнует, что доносят эти работы. Они не для этого делаются. Если говорить о графике, раз уж она не очень востребована, меня это освобождает от размышлений, кому и что нужно доносить. Я не доношу, я в графике работаю с собой и со своими состояниями. По сути, для меня графика… ну, если живопись – можно сказать, что это профессиональная деятельность, связанная с рынком искусства, то графика в этом смысле не учитывается особо, потому что она бывает востребована в качестве интерьерной, например, но это не индустрия, поэтому для меня графика – это потоковое состояние и то, что выходит в результате. То есть это не концептуальная деятельность, графику я могу сегодня сделать такую, а завтра другую…
— То есть это сиюминутная история, которая просто происходит…?
— Это не связано с какими-то циклами идеологическими или там взглядами, или философией. Ну, философия присутствует, но…
— То есть это работа с состоянием?
— Да. Это процесс… То, к чему я пришел, — это комфортный процесс, который меня полностью устраивает, и меня устраивает результат. Вот для меня показатель, собственно, по графике – насколько я принимаю то, что получилось.
— И этот процесс вас наполняет определенными ощущениями? Как вы воспринимаете этот процесс?
— Иногда он меня просто приводит в психологическую норму. Вот мне плохо, я час порисую – и я нормальный человек. Я могу себя таким образом вернуть равновесие.
— Интересно… Вы в какой-то момент изучали новую технику – суми-э. Правильно?
— На самом деле, я знаю, что есть такая техника, я видел, как люди рисуют в этой технике, но я ей не учился. Я увидел принцип, а дальше стал ее самостоятельно применять. То есть я не прошел классического обучения у японских мастеров. Но я был на мастер-классе одного китайского художника, вот он мне очень много дал. Но это было давно, в начале века. (смеется) И этого мне оказалось достаточно.
— Я прочитала в блогах в сети, что вы это сделали как способ отвлечься от дизайнерской рутины, и вы бросили занятия, как только стала проявляться определенная манера письма.
— Нет, это неправда, это все вранье. (смеётся. — Прим. ред.). Я вообще не думал так, и ничего не планировал активно. По идее нужно было бы сначала достичь успеха, а потом принимать какие-то решения, но так не бывает. Поэтому я даже не буду это комментировать. Мало ли кто что говорит.
— Я предположила, что это ваш стиль – осваивать что-то новое ради самого процесса и некого поиска свободы самовыражения в этом процессе. Это так?
— Ну, да, только это стилем не назовешь. Это, наверное, мое свойство. Да, это то, что мне интереснее всего. Освоение нового — это стопроцентно творческое состояние. Да, согласен.
— То есть, получается, вам удаётся сохранять свободу самовыражения в своем творчестве, в самом процессе?
— Мне удаётся и свободу сохранять, и импровизацией заниматься, да. В общем, мне кажется, что это самопроявление, а не какое-то высказывание напрямую. Не то чтобы я хочу сообщить миру что-то, я так не формулирую. Это то, как мне нравится проявляться, вот это ближе.
— То есть, по сути, смысл передачи информации именно через свои ощущения? В этом нет глобальной идеи донесения миру какой-то конкретной информации?
— Да, через руки, через…это передача некой информации через инструменты, которые у меня есть, и они разные. В том числе, глаза, руки, мозг и так далее. То есть посредством меня, я бы так сказал. (смеется. — Прим. ред.).
— По сути, в центре этого процесса находитесь вы, как такая точка приема-передачи информации?
— Мне кажется, что я не в центре, я нахожусь в каком-то месте потока. Если говорить о потоке, вот посмотри, на стене висит рисунок. Это поток, у него нет ни конца, ни начала, и вот в этом потоке я могу оказаться в любом месте.
— B любое время, поняла.
— Да.
— Сергей, с 2013 года вы преподаёте в Школе дизайна НИУ ВШЭ. Это одна из самых почитаемых школ дизайна в России, если я не ошибаюсь.
— Да, верно, самая большая школа, которая даёт образование в этом направлении.
— Это ваш первый преподавательский опыт?
— Да, первый и единственный, наверное. Хотя, нет, не единственный, но первый. Да, в 2013 году я пошел, без подготовки, и уже десять лет преподаю.
— И как вам ипостась наставника, учителя?
— Я уже привык. Достаточно органично. Я себя останавливаю иногда. Уже привыкаешь, например, что, если сам что-то освоил, возвращаясь к разговору о том, что для меня постижение нового…вот постигаешь новое, чему-то учишься – и тут же есть студенты, которым это и передаешь. Это совершенно безотходное производство. Если о креативе говорить, да, и о новом опыте, об экспериментах творческих, все взаимосвязано. Потому что преподавательская деятельность – это часть этого творческого процесса, она интегрирована в него.
— По сути, без процесса обучения и передачи этих знаний, этой информации творческий процесс неполноценен, да?
— Нет, я бы так не сказал. Мне кажется, что это несколько пафосно. А если вот нет учеников, и что же? Все, помирать? Нет, я думаю, что это неправда.
— Разве на талант ученики не приходят?
— На талант, нет, приходят. Не знаю, мне кажется, тут много спекуляции в этом смысле.
— У вас же есть ученики еще помимо, тех, которым вы преподаете в НИУ ВШЭ?
— Да. У меня есть разные ученики, в том числе и взрослые. И курсы у меня бывают.
— То есть существуют разные форматы обучения?
— Да, но в основном это моя частная практика со взрослой аудиторией.
— То есть просто по запросу люди приходят, заинтересованные именно в вашей технике и передаче?
— Да. Я же не только преподаванием, а ещё и коучингом занимаюсь и визуализацией, я много чем занимаюсь.
— Коучинг в классическом виде?
— Нет-нет, коучинг с визуализацией. Специфический, это мой вид коучинга, с рисованием связанный.
— А, это как арт-терапия?
— Да, это ближе к арт-терапии. Но не будем сюда углубляться, это не совсем искусство. Хотя рисование там используется.
— Сергей, а какое место занимает семья в вашей жизненной философии?
— Очень важное. Главное!
— Дети пошли по вашим стопам?
— Ну, да. Не все, но частично, да, инфицированы этим неблагодарным делом. Но довольны. (смеется. — Прим. ред.)
— Какой для вас самый главный критерий человеческой реализации, вообще человеческой жизни?
— Не знаю, это у каждого свой. У каждого свой, и про человека можно сказать это, только когда он умирает, какую жизнь он прожил.
— То есть это всегда путь?
— Не знаю, у меня нет таких заготовленных критериев, примеров. А кто знает, кто сильнее творчески проявился? Мало ли кто, может, никому не известная бабуля, которая яйца расписывает, проявилась покруче Родко.
— Вполне вероятно, кстати.
— Кто докажет обратное?
— Я полагаю, только Бог…
— Ну, да. Но я думаю, что и он за всем не уследит. (смеётся. — Прим. ред.). Так что не стоит на этот счёт париться. Это слишком не просчитываемое… Как сравнить? И смотря в какой момент. Это не значит, что Родко всегда был счастливее этой бабули, и наоборот.
— Может быть, критерий как раз — счастье?
— Ну, не знаю, не знаю. Может быть, счастье. Но это критерий полноценности, наверное. Вот что такое реализованность, и что такое сформулированность и проявленность, как все это проявляется вместе? Творчество для проявки очень хорошо. Но, собственно, проявленность через творчество, она напрямую не связана с карьерой, это личное.
— Может быть связана, а может быть и не связана, так?
— Да, может быть. Но это может быть личное дело автора. Вот так как я с этим сталкиваюсь достаточно много как преподаватель, я могу сказать, что бывают ситуации, когда карьера не является основным стимулом. Вот сейчас как раз похожая ситуация. Что выступает на первый план? Выступает личность.
— Да, сейчас действительно это трубят со всех концов, что время личных брендов. У меня на эту тему много исследований и есть прекрасное интервью с психологом.
— Да, и, если занимаешься творчеством для себя, как для личности, ты точно не проиграешь. Ты понимаешь, что ты можешь что-то не успеть. В плане, можно в целом переживать, какие курсы надо прямо сейчас пройти, чтобы начать зарабатывать, но вот сейчас это точно не угадаешь. А без дела сидеть сложно для людей, которые привыкли что-то делать, и вот как раз сейчас на передний план выступает именно реализация, которую ты сам в состоянии оценить. Но, конечно, признание очень сильно помогает в этом, да.
— Да, оно подпитывает ресурсом и дает мотивацию.
— Да, самостоятельно серотонин сложно выработать.
— Есть, наверное, какие-то техники, которые помогают…
— Конечно, есть. Это гормоны, это энергия. Конечно, это работает.
— А это уже очень глубокий и тонкий разговор…
— Да. Но на это нельзя делать ставку, потому что можно проиграть. Получается, что ты целиком ставишь на успех, а времена разные бывают.
— Да, и нынешние времена как раз показывают…
— …что можно расслабиться, да. Бесполезно сейчас рыпаться.
— И ценность человека в нем же и заключена, а не в каких-то надстройках.
— Да, а что вот для проявления лучше творчества в этой ситуации?
— Абсолютно, да! И кстати, есть уже даже некая статистика, что очень много людей сейчас идут в творчество, потому что, видимо, просто подспудно, подсознательно их туда тянет, и они начинают проявляться там. Это очень интересно.
Поговорим немного о вашей выставке ваших работ галереи 159F Gallerie, которая 6–7 апреля прошла в пространстве Cube.Moscow. Она имеет романтическое название – «Зелёные оливы розовой ночью». Это название одной из картин. Можем ли мы говорить о некой идее этой выставки или это некорректно?
— Конечно мы можем говорить, но идея… ты же понимаешь, какое мое отношение к идеям. Идея не важна. Идеи у выставки… У этих картин не было идеи, а объединяющая идея – это взгляд, в данном случае взгляд создателя галереи 159F Gallerie. Вот она идея. Идея сделать выставку. А в случае, когда идеи не правят творческим процессом, любая идея может объединить какие-то работы, которые делались не ради нее.
— Я поняла, то есть в этом случае идею добавляет…
— Это кураторский взгляд как раз Анны Антоновой. Она идею увидела в цветовых соотношениях. И это такая же, в общем-то, идея, которая имеет право на существование. Вот какие-то жанровые или какие-то свои законы, почему человек объединяет в экспозицию разные картины. В общем-то, это как раз более современный подход, чем следование какой-то конкретной концепции. Концепция не так выразима и не так хорошо описываема. Потому что в концепции описание и текст, бывают часто важнее произведений визуального искусства. В данном случае это не так, произведения на первом плане.
В общем, мне всегда не так важно, как картина называется, а важно, как человек воспринимает её. Живопись воспринимается на чувственном уровне — цвет, фактура, мазок. И смотреть её нужно в оригинале, она не воспринимается на мониторе телефона. Здесь можно говорить про «олд скул», но вот я считаю, что это требование, олдскульное, что живопись надо смотреть живьём, оно очень важное. И оно гораздо важнее всех концепций. Смотреть картину размером полтора на полтора на десятисантиметровом мониторе – это концептуально убого. Да, вот, собственно, и вся концептуальность. И не важно, насколько выстроена эта концепция, ты не воспринимаешь произведение. Всё ломается. И тут концептуальность не важна, потому что живопись – это как раз последние островки оффлайн искусства, cамо Восприятие. Но и оно уже тоже переходит уже в цифру. И вот разница между оригиналом и принтом, ее можно увидеть только вживую. Это, наверное, главное качество живописи.
— Здесь я абсолютно соглашусь. Когда я воспринимаю какую-то конкретную картину, то будто погружаюсь в пространство этой картины, и ощущаю ее. То есть создается некий, можно сказать, поток между полотном и мной, и это воспринимается даже на физическом уровне.
— Это воспринимается при определенной настройке, и люди определённого склада готовы вообще об этом говорить.
— Возможно…
— Об этом вообще не сильно поговоришь, потому что это недоказуемо.
— Я понимаю, это чисто мое восприятие, и я не могу его переложить кому бы то ни было…
— Поэтому, да, кого тут убеждать? В отличие от концепции, существование потока недоказуемо. А в концепции ты можешь все доказать.
— Вопрос в том, есть ли в этом смысл, в убеждении?
— Да. Но так как для меня важно состояние, соответственно, для того чтобы это почувствовать, нужно тоже войти в определённое состояние, то есть замедлиться. Чего с современным зрителем почти не происходит.
— Ну, вот иногда есть такая возможность, оазис замедления. Но не всем везёт…
— Да, да. Но всё равно надо так… Не всем везёт… Но даже люди, которые понимают в этом ощущении потока, их очень трудно остановить. Мы не привыкли останавливаться. Хотя часто и не требуется время, для того чтобы воспринять живопись. Но часто это и не живопись. (смеётся. — Прим. ред.).
— Тоже соглашусь.
— Да, потому что, если ты понял концепцию, всё, можешь уходить, ты сделал свою работу. Какая концепция? А, вот эта? Понял! Всё. Так, а это что значит? Всё, свободен, отработал. А отсутствие концепции требует индивидуальной работы, а это уже сложнее. Проще спросить, в чём концепция, и — ага, понял, не дурак, «гуд бай». Вот и всё.
— Это как краткое изложение классической литературы в интернете?
— Да, вот мы и пришли к сущности искусства. В данном случае живописи. И почему она не в концепции.
— Сергей, а что в ближайших планах? Я слышала, что готовится выставка графики. Это так?
— Ну, я в любой момент могут сделать от 5 до 8 выставок графики. Поэтому, конечно, готовится.
И сейчас я занимаюсь активно скульптурой. Вот в рамках освоения нового у меня идёт освоение объёма и формы. Я последнее время, начиная с осени, делаю разные объекты.
—А по размеру и фактуре это что?
—Они разные, в основном деревянные. Некоторые с водой, некоторые… Это ещё и какой-то дизайн. В общем, то, чем я занимаюсь, может перейти в разные жанры как искусства, так и дизайна.
— То есть это некая фантазийная история, суть которой опять же в процессе и в состоянии?
— Да, да. Я сейчас изучаю возможности фарфора и глины, а что из этого получится… Дизайнерские изделия точно получатся, они уже получаются, и в том числе арт-объекты тоже, я не всегда это разделяю. Это может быть вручную сделанная скульптура, а может быть тиражная форма. И то и другое будет, да. Так что, возможно, ближайшее — ждём объёмных вещей. А графики много, и графику, я думаю, покажем в ближайшие месяцы. Посмотрим.
— У вас большое количество ипостасей, реализаций — художник, дизайнер, учитель, предприниматель…
— Ну, предприниматель, наверное, сейчас не в первую голову, но опыт такой у меня есть.
— Вы обладатель более 30 российских и международных наград, в том числе Red Dot Award, это награда конкурса номер один в мире по предметному дизайну.
— За предметный дизайн, да, за ювелирку.
— Это дизайн ювелирных изделий, украшений?
— Да.
— Потрясающе! Это немецкий конкурс, да?
— Да. Но он такой глобальный. Формально немецкий…
— Какой совет вы можете дать начинающим талантам, которые хотят реализоваться и стать успешными, как вы, в разных ипостасях? Как в творческой профессии, по вашему мнению, можно успешно, удачно реализоваться, при этом будучи счастливым и органичным?
— Я бы не стал давать какого-то совета всем. Это зависит от того, что человеку вообще нужно, прежде всего. Кому-то нужно одно, кому-то другое. Такие советы только после личной консультации можно давать. Это очень индивидуально, и мне кажется, не надо вот этого обобщения. Поколению универсальная мудрость не нужна, а молодежи наставления.
— А как сохранить свой уникальный стиль и собственную философию, пронести её через жизнь?
— Я считаю, что философия должна в принципе быть, чтобы её сохранить. Стиль должен уже быть. Человек, который свой стиль нашёл, он, наверное, знает, как его сохранить. Я вообще не про стиль, я про… Если про творчество, то это не про стиль, а про процесс. Вот доверяй собственному процессу, тогда ты не проиграешь. Наверное, вот это может быть каким-то универсальным советом, а всё остальное очень индивидуально. Это как раз то, о чём мы говорили, что принятие собственного творчества — это показатель, наверное, и удовлетворенности, и реализованности. А что конкретно тебе нужно — творческий человек всю жизнь это выясняет. Но, собственно, не в творчестве люди занимаются примерно тем же. (смеётся. — Прим. ред.).
— Да, точно.
— Но творчество — это хороший повод, один из поводов понять, что от тебя…как бы не что от тебя хотят, а что тебе нужно в творчестве. Есть творчество, и есть жизнь.
— А принятие творчества — это, вы имеете в виду, быть довольным тем, что родилось от вот этого процесса?
— Да, да.
